Роса искрилась на траве, а из белого тумана, из молочной пены, медленно
поднималось тяжелое солнце, алое, точно ртуть. Тишина влажного утра томилась
в ожидании дня.
Босоножки, натянутые на шерстяные носки. Индийский декабрь. Я рассматривала
себя со стороны. Дареное пенджаби пахло Рангой деви и словно обнимало меня
ее добрыми руками. Пенджаби было из хлопка, с вышитыми цветочными узорами,
фисташковые шаровары плавно ниспадали с чресел, и чадар послушно прикрывал
грудь. В благодарность Ранге я твердо решила стать самой смиренной и самой
примерной брахмачарини из тех, что видел Говардхан.
Этим утром Айс сказала нам:
- Ваша духовная жизнь зависит от сукрити, запаса благочестия из прошлых
жизней. Сукрити – это «духовные деньги». Благочестивый человек с хорошей
кармой получает возможность развиваться духовно. Сукрити можно заработать
служением вайшнавам, поэтому сегодня вы отправитесь на Манаси-Гангу, весь
день вы будете распространять книги вашего Гуру среди индусов. Никто из вас
не знает хинди, и вы будете разговаривать с индусами на английском, но Ранга
деви все же сейчас научит вас нескольким фразам на хинди...
- Мень Гуру жи ка сева карти хун, - по слогам произнесла Ранга деви и мы
записали эту строчку в свои блокноты...
***
С Рангой деви мы познакомились очень просто. Я шла по коридору и плакала. Для
плакания у меня один мотив – это любовь. Ее наличие или ее отсутствие, не суть.
Так вот, я стояла в коридоре гестхауза, отвернувшись к стене с умывальником, и
плакала совершенно без звука. Как будто бы мыла руки, включила воду, а в это
время слезы по лицу, смывая тушь черными ручьями - кап-кап-кап в умывальник. И
вот стою я с этой включенной водой и тихо рыдаю. И вдруг чувствую, кто-то нежно
обнимает меня за шею, и голос над ухом шепчет:
- Никогда не чувствуй себя беспомощной, слышишь? Пожалуйста, перестань плакать.
Я оборачиваюсь – лицо индийской женщины, и по лицу тоже ручьями текут слезы. Мы
обнялись и вместе разрыдались навзрыт.
- А ты почему плачешь? – всхлипывая, спросила я ее.
- Из-за тебя, ты плачешь, и я плачу, - ответила она.
Мы расцеловались и познакомились.
Ранга приехала в Индию из Америки, ее муж занимается там золотым бизнесом, а
Ранга ему помогала. У нее четверо детей, и муж со скрипом ненадолго отпустил ее
пожить в индуистском храме.
Мы все время улыбалсь друг другу, и, когда она смотрела на меня, мне казалось,
кто-то гладит меня по голове. Так я обрела свою индийскую маму. Я готова была
делать что угодно, только бы вместе с Рангой деви. Лет сорока пяти, невысокая,
ладная, и кажется всегда, что во всем она соглашается с тобой, взглядом влажных
черных глаз, тихим голосом и белоснежной улыбкой - и от этого сердце наполняется
уютным покоем и домашним теплом. О Бхагаван! Да Ранга - просто героиня
бесконечных индийских сериалов про замуж, молчаливая, смиренная, сияющая
неиссякаемым благочестием и целомудрием идеальная жена, Рукмини, Сита деви....
но похожа скорее на итальянку, потому что такую светлую кожу не встретишь у
бенгальских бабенок, подвяленных безжалостным солнцем на рисовых полях. Пенджаби
на ней всегда были простые, но видно, что не дешевые. Она незаметно появлялась
рядом и незаметно исчезала. Где бы и когда я не встречала ее, она всегда что-то
делала, исполняла чью-то просьбу, что-то для кого-то. 24 часа в сутки. Но была в
ее облике еще какая-то неуловимая странность... и я не находила ей имени...
Ранга держала мое сердце в своих теплых ладонях, а я делала все, о чем она меня
просила, получая в награду ее тихую улыбку.
День Ранги деви начинался в 4 утра. Она принимаала душ, одевалась и бежала в
кухню гэстхауза. Эта небольшая кухня служила нам и столовой и храмовой комнатой
и местом для лекций и посиделок. Слева была плита, и все причендалы для
приготовления пиши, в углу располагался небольшой алтарь с божествами, которых
каждое утро будили, умывали, кормили, для которых зажигали благовония и лампады
и подносили свежие цветы.
- Надо вымыть пол, - сообщала Ранга, - да-да, вот так причеши челку и свои
раскошные волосы... Ты красивая! И улыбка у тебя красивая. В юности я тоже была
очень улыбчивой и симпатичной. У меня была красивая улыбка, и я нравилась
мужчинам. Потом меня выдали замуж...
Я красила губы и разглядывала в зеркало свою красу. Ранга стояла у меня за
спиной и улыбалась так, словно прощала. На меня многие косились, появись я с
накрашеными губами, а некоторые одергивали: «Калинди, это же монастырь!» Но
Ранга прощала. И из-за этого ее прощения и любви я снисходительно, а порой и с
энтузиазмом принимала все ее поучения, которые часто казались мне наивными, как
и сама Ранга, простодушная, простая, как Радха-кунда. Что ж, у каждого из нас
есть вкус к определенному сорту людей. Что до меня, так я очень люблю
простодушных.
- Крась губы для Бхагавана, Калинди. И не выходи замуж, это не сделает тебя
счастливой, это ошибка, Калинди. Только сначала это кажется счастьем, а потом
все они - твой муж, дети, работа - тебе будет казаться, что они сосут из тебя
кровь, а ты лишь вянешь и ничего не получаешь взамен.
Я стояла рядом и путалась в своем 3-метровом сари.
- Если ты хочешь мне помочь, одежда на тебе должна быть простая и только что
выстиранная. Потому что у алтаря ты должна быть в новой одежде. Твое вчерашнее
сари не подойдет. Вот, на, примерь это...
Ранга протянула мне фисташковое пенджаби, вышитое шелковыми нитками и бисером.
- Ну это же твое пенджаби...
- А я совсем его не ношу. И потом, оно мне не идет. Оно мне слишком длинное. А
тебе в самый раз, ты высокая, посмотри!
И Ранга снова развернула меня к зеркалу.
- Нет, Ранга, мне неудобно брать твои вещи..
- Калинди, я правда не ношу, и мне придется это выкинуть, если ты не возьмешь, -
она улыбнулась и в сторону отвела глаза.
Я надела пенджаби, и мы отправились в кухню. Я вытряхивала пыль с постеленных на
полу одеял и подушек, Ранга деви мыла пол...
Вот в кухню спускаются со своих этажей девченки.. Манжари ударяет в мриндангу,
Кришна-валлабха начинает звонко петь.. гаятри, лекция, завтрак.. и снова Ранга
деви, она стирает сари Айс и всех ее служанок.
«Калинди, ты поможешь мне их выжать и повесить?» - спрашивает она, и мы
отправляемся на крышу. Мы поднимаемся по ступенькам без перилл, и вместе с нами
поднимается солнце.
Через полчаса это зимнее индийское солнце белые сари Айс выжигает так, что они
не висят, а стоят колом - мы ломаем прямые широкие полотна и укладываем в
правильную стопку .
- Вы вместе - хорошая команда, - улыбалается Айс, когда мы заносим к ней в
комнату стопку белья, и тут же спращивает: вы можете помыть все двери в
Гэстхаузе?
Четырехэтажный гестхауз.. о мама... Мне совершенно неинтересно мыть двери, но я
готова на все, чтобы быть с Рангой, я отправляюсь и мыть двери.
- Калинди, мы моем двери молча, а ты так чудесно поешь.. я слышала, - смеясь,
перебивает меня Ранга, - спой, Калинди, вот этот бхаджан, «Камала дала джала
дживана тала мала»!
И я пою: «Ни дети, ни богатство, ни юность, ни жены, ни дети - ничто не приносит
счастья. Эта жизнь подобна капле росы, дрожащей на лепеске лотоса, каждое
мгновенье она может сорваться и упасть вниз...»
Мой звонкий припев эхом гуляет по всем четырем этажам, а по щекам Ранги рекой
текут слезы, она хочет подпеть мне, но захлебывается в слезах. Я не выдерживаю,
бросаю тряпку, - Ранга, ну не плачь, ну пожалуйста.
- Я не буду, не буду, - улыбаясь, плачет Ранга, - ты только пой дальше.
Я испуганно смотрю на нее. Две черные дуги - ее брови и арабский длинный нос, а
глаза Ранги деви - теплые, черные, блестящие, две шалаграм-шилы, омытые слезами.
- Ранга, Ранга, - я целую ее, пытаясь успокоить, - не плачь!
- Я уже не плачу. Мы должны служить Бхагавану, каждое мгновение, мы должны
служить своему духовному учителю. Мы должны служить Айс.
- Да, да, Ранга, не плачь,- испуганно обнимая ее, я пытаюсь ее успокоить.
И Ранга умолкает.
- Калинди, - вдруг говорит она, прерывая это молчание, - Айс очень любит тебя, я
очень тебя прошу, порадуй ее, слушайся ее, Калинди. Сейчас ты помогаешь мне, но
твое служение не в этом. Калинди, ты поможешь ей расписать храм. И ты должна
проповедовать, Калинди.
***
Январский холод жег мне руки, и я натянула перчатки. Холодное солнце
поднималось все выше. Во дворе стояла широкая деревянная тачка с погруженными на
нее коробками книг. Индийский мальчишка, тот самый, что по вечерам приносил нам
молоко, таскал и складывал новые книги. Мы отправлялись на Манаси Гангу
продавать духовную литературу и приглашать индусов в матх.
- Мень Гуру жи ка сева карти хун, - по слогам произнесла Ранга деви, - Я служу
своему духовному учителю. Повтори!
- Мень Гуру джи ка...сева.. карти...
- Хун, - дополнила она.
- Хун, - согласилась я.
Сундари Манжари, сверкнув сережкой в носу, с рупором в руке гордо смотрела
вдаль.
«Через 5 минут мы начнем», - сказала она, - «Все собрались?»
И поднеся к лицу рупор, она выдохнула в него свою прану и запела на хинди:
«Мои братья и сестры, повторяйте святые имена Хари! Вы растрачиваете свою жизнь
в плену иллюзии, в океане материальных радостей и страданий поднимаясь на
поверхность и опускаясь на самое дно. Поймите лишь, что вы - слуги Бхагавана, и
от звука святых имен ваше тело затрепещет в духовном экстазе, а слезы любви
ручьями польются из глаз!»
И наша процесиия из 15 женщин в разноцветных сари и чадарах, под гулкие удары
мринданги и тонкий звон каратал качнулась вперед по пыльной дороге.
Пахло старой заношенной одеждой и печеными пончиками голгопами, которые торговцы
доставали из стекляннах «аквариумов» и накладывали желающим в тарелочки из
прессованных банановых листьев. Торговец проламывал в хрустяем пончике стенку и
заполнял его острой приправой из точеного картофеля, перемешанного с овощами,
чили и коричневым соусом, напоминающим соевый. Вокруг продавца толпились индусы.
Они закидывали в рот голгопы и рассматривали нас с головы до пят остановившимся
взглядом городских коров, праздно слоняющихся по улицам.
Мы свернули за угол, и перед нами простерлась дорога на Говардхан. По одну ее
сторону высилась стена из кактусов и колючих кустов, и из которых там и сям
торчали наглые обезьяньи морды. Наметанным глазом они отслеживали кульки с
орехами или бананами в руках прохожих. По другую сторону дороги в нескончаемый
ряд сидели нищие с металлическими тарелками для подаяний. Их нищета была
картинно натуралистичной. Растрепанные волосы и разорванная, серая от
заношенности и пыли одежда. Нищие сидели на корточках и мирно лапотали друг с
другом на хинди. Как только из-за угла показывался толстый и богатый индус, они
слеталсь стаей, окружали его, ныли и совали ему под свои железные подносы.
Наша процессия плыла вперед по дороге, оглашая их киртаном о смысле бренной
жизни, о любви к Бхагавану и вздымая подолами сари вековую пыль святой Дхамы:
- О Бхагаван, из жизни в жизнь я рождаюсь и умираю - иногда человек, иногда
животное, иногда птица, червь или насекомое. Но, кем бы я ни родился, позволь
мне помнить о Тебе...
Молодая, но уже беззубая женщина прижимала годовалого ребенка к свой впалой
груди и жалобно мыча, протягивала прохожим пустую ладонь. Маленкая босая девочка
у храма с напудренным голубой пудрой лицом и подведенными каджалом глазами,
одетая в золотое парчовое платье, украшенное для пущей убедительности елочной
мишурой..Она изображала божество, держала в руке павлиньи перья и мерзла.
Худошавые студенты в синих свитерах и брюках, они с горящим глазом подходили
постоять рядом с нашими белыми телами и опробовать на нас свой хинглиш.
- Мы служим своему духовому учителю и продаем его книги. Пожалуйста, купите эти
книги. Это очень хорошие книги, они приносят счастье...
Студенты с умными лицами листали Бхагавад-гиту, с любопытсвом смотрели нам в
глаза и ухмылялись.
Худой, согбенный бабаджи с камандалой в одной руке и палкй от обезъян в другой.
Такие худые ноги, что на месте колен - костяные шары. Шафрановая простыня,
обернутая вокруг худосочного тела, словно мумифицировавшегося от жары, тряпица,
вокруг головы, бамбуковая палка – проверенное веками оружие от назойливых
обезьян, четки и камандала (в народе бидон) – вот полный комплект бабы. Жизнь
бабы проста как привет. Предайся Бхагавану, и Бхагаван позаботится обо всем
остальном.
Баба подошел к нам и взял со стола «Према-сампут» на хинди. Он молча разглядывал
обложку. Титульный лист был проиллюстрирован Айс.
Эта книга стоит всего 20 рупий, - хищно улыбаясь бабе, бодро начала я, - это
замечательная книга, всего двадцать рупий - это ли цена за бессмертное творение
великих ачарьев (опыт работы по привлечению клиентов, будь он неладен, оставил
во мне свой неизгладимый след), всего 20 рупий, и ваша жизнь, баба, обретет
смысл и исполнится подлиным счастьем.. Только взгляните на это прекрасное
издание с глянцевой обложкой..
Баба недоуменно посмотрел мне в глаза, молча взял из моих рук книгу и прижал ее
к груди. Его лицо стало умоляющим и скорбным. Жест, которым он, обнимая,
прижимал к себе книгу, был наполнен той трепетной нежностью, с какой матери
прижимают грудного ребенка, который еще не держит головку. Я, глядя ему в глаза,
я забыла, что я хотела сказать. Мне вдруг показалось, баба расплачется и будет
безутешен, если я не отдам ему книгу. Конечно отдать, ведь баба нищ..
Я дернула Рангу за рукав:
«Ранга, у бабы нет денег, он хочет эту книгу.»
Ранга, бросив короткий взгляд на бабу, чуть заметно мне кивнула, я в свою
очередь кивнула бабе, и баба, обвядя меня растерянным взглядом, все прижимая
книгу одной рукой, с камандалой в другой, побрел дальше. Никто не заметил нашей
выходки. А мне захотелось поговорить с бабой. Мне хотелось прочесть эту книгу и
узнать, отчего он прижимает ее к сердцу, но книга была на хинди, а баба
потерялся в толпе...Мое дело было – продавать, и я вновь метнулась в толпу:
- Прабху джи, плиз, пойдем со мной, посмотри, у нее есть интересные книги, она
говорит на хинди. Купи у нас книгу, прабху джи, и будет тебе счастье.
Как теленок с перломутровыми глазами, подернутыми поволокой, тучный индус в
перстнях пошел на мой голос...
- Калинди, - шепнула мне голландская Яшода, засушенная как кузнечек женщина
средних лет, - ты можешь так не стараться, ты с таким же успехом то же самое
говори на немецком или даже на русском – они все равно не понимают ни одного
твоего слова на английском языке, им нравится твоя мимика, ты так хорошо
прыгаешь. Прыгай дальше.
В пестрых сари, звеня ножными колокольчиаами и браслетами на руках, мимо
проходила стайка индусок. Они галдели на хинди, одна из них несла на руках
малыша с подведенными сурьмой глазами, другая вела мальчика за руку.
-Э, матаджи! Матаджи... – я разбила стаю и оказалась в самом ее центре, -
матаджи, плиз кам..Посмотри, матаджи, какие красивые картинки, эта книга сделает
тебя счастливой, она изменит твою жизнь! Почитай ее ребенку, сказки на ночь!
Матаджи..
Индуска приветливо и печально улынулась и покачала головой .. наи.. наи.. нет..
нет.. Они переглянулись между собой, и, качая головами, прошли мимо.
«Как это странно, еще ни одна индийская женщина за целый день не купила у нас
книги.. А мужчины покупают, - подумала я, глядя вслед удаляющейся пестрой стае.
Они уходили в закат как «табор уходит в небо» - непонятная грусть разливалась
повсюду вместе с золотистым вечерним светом, а солнце обнимало их своими лучами,
играя золотом их сережек и браслетов. Золото исступленно сияло и слепило глаза.
«Как все-таки индусы любят и уважают это золото...Золото! На Ранге совсем нет
золота, а она ведь индуска! Вот что странно!» - эта мысль меня так поразила, что
я чуть не подпрыгнула на месте.
- Ранга, ты говорила, что твой муж занимается золотым бизнесом?
Да, это правда, - тихо ответила она.
- А где же все твое золото, Ранга? – воскликнула я.
- Я не люблю золота, - произнесла она, отводя взгляд.
И от ее ответа у меня словно что-то тяжелое упало внутри. Она так ответила, что
спрашивать еще было просто неприлично и неловко. И я вновь кинулась рассекать
нескончаемый поток паломников, мотоциклисклистов, враджаваси и белых коров,
выхватывать застывшее в прострации лицо и, словно цыганка, уговорами и лаской
зазывать их. Я барахталась и плавала в этом потоке из людей, выныривала наружу и
причаливала с новым индусом к книжному столику Ранги. Я потерялась во времени и
охрипла. Девченки, которые собирались нас подменить после обеда, куда-то
запропали, а мы даже не обратили внимания.
Пожилой индус в почтенных сединах, седые волосы из ушей и очки в роговой оправе,
покупал несколько книг и отсчитывал деньги Ранге. Подождав, пока он уйдет, я
спросила ее:
- Ранга, кажется, мы остались совсем одни, кажется, за нами никто не придет.
Наверное, нам с тобой тоже пора домой.
- Я буду стоять здесь для Айс, - спокойно ответила она.
Рангадэви сказала это очень тихо и мягко, но голос ее звучал непреклонно.
- Калинди, - проговорила она после короткой паузы, - я знаю, ты очень устала,
возвращайся без меня.
- Нет, - отчаянно воскликнула я, если ты не пойдешь, я буду стоять с тобой, я не
уйду без тебя.
- Ранга улыбнулась мне такой милой и благодарной улыбкой, что мое сердце
кольнуло от нежности.
Солнце садилось все ниже и наконец скрылось совсем, оставив напрощанье розовое
марево в небе. Ранга что-то объясняла на хинди очередному индусу. Проводив
индуса, она взглянула на меня и сказала, что теперь уже действительно поздно и
пора возвращаться. Мы собрали книги в коробки и погрузили на тележку, а наш
рикша, который всеь день околочивался неподалеку, то дремал, то наблюдал за нами
– очнулся от дремы и стал разворачивать телегу по направлению к храму.
Харибоол! – поедая меня взглядами и глумливо ухмыляясь, кричали молодые черные
индусы.
- Калинди, - прошептала Ранга, - не смотри мужчинам в глаза.
«Эй! Вич кантри? Вич кантри?» - не отставали хиленькие паццанчики в дешевых
индийских джинсах.
- Не отвечай им, видишь, они смеются над нами.
«А если дать в зуб тому, кто громче всех смеется? Почему индийские женщины молча
терпят все это?» - подумала я, но Ранга, покачав мне головой, прошла мимо них,
опустив глаза, и я последовала ее примеру.
Мы возвращались усталые и еле волокли ноги. Лишь только мы переступили порог
комнаты, я упала на кровать. На встроенной в стене полке стоял портерет
духовного учителя, изображения божеств и фотография Айс. На фотографии Айс
сидела на скамейке в каком-то аэропорту. Над ней возвышались дорожные сумки и ее
холсты. Айс в бежевом свитере и белом сари поверх свитера ежилась от холода и
была похожа на замерзшего воробушка.
- Я пойду помогу Айс, - сказала Ранга, - наградив меня своей жасминной улыбкой,
я улыбнулась в ответ...и вырубилась.
Утром голандская Яшода сказала Айс:
- У нас купили так много книг не потому, что кто-то серьезно заинтересовался
ими. Мужчин интересовали не книги, они смотрели на Калинди, потому что она
молодая, симпатичная, она улыбалась им и разговаривала с ними. Она не должна им
улыбаться, если она брахмачарини.
- Только святые личности приходят к Богу с чистыми мотивами. Обычных людей
привлекают женщины, деньги и подобные мирские вещи, - невозмутимо ответила Айс.
Я сидела в комнате Ранги. Тихо тикали часы.
- Калинди, я так несчастна, - вдруг промолвила Ранга.
Я взглянула на нее, на глако причесанные черные волосы и влажные черные глаза..
- Но у тебя же все есть. У тебя же есть муж и дети, и ты же любишь их, Ранга,
разве нет? И ты богатая, ты живешь в Америке! Вспомни нищих у Манаси-Ганги! У
них нет денег даже просто на еду и одежду... Да даже и не нищих - спроси любого
индуса - он с радостью променяет свою жизнь на твою. Почему же ты плачешь,
Ранга?
Тежелые слезы катились по щекам Ранги и капали на грудь.
- Калинди, я несчастлива. В юности меня выдали замуж за богатого индуса, потом
он увез меня в Америку. Ему не нужен мой индийский Бог, он не понимает моих
слез. Когда я сплю с ним, он дает мне деньги, а если отказываюсь спать –
перестает их давать.
- Но твои дети? Они не хотят вернуться в Индию? Им не интересна твоя религия?
- Нет, совсем нет. Я много раз звала их с собой...Но их интересуют лишь
компьютерные игры, дискотеки, интернет..
-Ну они пока только дети..
- Калинди, - выдохнула она - я увидела своего Гуру, я смотрела на него и
плакала. Он спросил меня: «Почему ты плачешь?» Я расплакалась еще больше и
сказала «Я хочу быть с Вами, пожалуйста, возьмите меня с собой».
- А он? – мое сердце заколотилось от волнения.
Лицо Ранги было мокрым от слез.
- Он сказал «Очень скоро ты будешь со мной»...И каждый год я приезжаю сюда и
прошу его забрать меня с собой, разрешить мне уйти в монастырь и заниматься там
служением Богу.
- А он?
- А он отвечает, что мое служение - воспитать хороших детей. Но мои дети уже
почти совершеннолетние... но я знаю, этот момент скоро прийдет, я знаю, я буду
очень терпеливой, я буду делать все, о чем попросят меня вайшнавы, и я оставлю
свой дом и наконец приеду сюда навсегда.
***
Айс сидела за мольбертом. Было тихо.
- Айс, через месяц я вынуждена уехать, мне нужно поставить стикер на билет,
зафиксировать дату вылета, - сказала я, прислонившись к белой, почти
госпитальной стене ее комнаты.
Мои деньги заканчивались, и по моим расчетам я могла позволить себе еще только
месяц проживания в храме на Говардхане. Мы жили как группа художников не на
территориии самого мужского монастыря, а гестхаузе, доме напротив, и платили
менеджеру храма за проживание ежемесячную плату.
- Май завтра едет в Дели, тебе не обязательно ехать самой, просто отдай ей свой
билет и паспорт, и она все сделает.
- Айс, вы говорили недавно на лекции про сукрити, духовные деньги, Но скажи на
милость, что же делать нищим? – спросила ее я, с трудом преодолевая желание
сползти на пол по стене.
- Им надо молиться и плакать, - Айс бросила на меня внимаельный взгляд
изподлобья и улыбнулась уголками губ, - молись и плачь. И деньги упадут с неба.
- Я уже помолилась, - ответила я, - И поплакала. Я помолилась и поплакала, а они
не упали.
- Иди еще помолись и поплачь.
- Ну, ладно, ок, - недоверчиво взирая на Айс, согласлась я и отправилась в
соседнюю комнату, где я жила с Рангой деви.
Ранга лежала на своей кровати, усталая и измученная этим днем. Я уселась на
кровати напротив и, устремив взгляд в портрет Гуру, стла тихо молиться и нехотя
плакать.
Ранга лежала молча, а потом вдруг обратилась ко мне, и голос ее звучал устало:
- Калинди, завтра я улетаюв Америку. Я не хотела говорить тебе раньше времени.
Но мой муж позвонил мне, он хочет видеть меня дома, он очень зол на меня за то,
что я осталась здесь.
Это ее признание прозвучало как гром среди ясного неба. Мне казалось, мы
неразлучны уже несколько лет. И эти дни, когда мы были вместе, эти вечные
натирания полов, дверей, это распространение духовной литературы, стрирка и
уборка – вместе с ней я забывала об усталости. Ее любовь согревала меня, вселяла
в меня веру и надежду. А теперь появился тупой безотчетный страх.
Я вышла из комнаты Ранги и вернулась в комнату Айс.
- Айс, там Ранга... она плачет..
- Она все время плачет, - спокойно ответила Айс.
Так наступила ночь. И я не помню, как я заснула.
Я знала, что этот день настанет, и когда-нибудь она уедет, оставив меня наедине
с американскими девицами, моя Ранга деви. И вот, эта комната, она стала голой,
Ранга собирала вещи, она отклеивала постеры со стен, как отрезала кожу.
А что было дальше.. Ранга уехала, а я плакала очень долго.. Айс пыталась меня
отвлечь:
- Божества, которые ты расписываешь для мененджера храма, уже готовы, на,
посмотри, ты можешь ему их отдать, ему понравится..»
Я сидела на лестнице, мои слезы падали и разбивались о маленькие фигурки из
камня у меня в руках. А потом кто-то взял их из моих рук.. Все было как в бреду,
и я рыдала, пока не выдохлась и не уснула на кровати Ранги деви. Я помню, что
вдруг вскочила на кровати оттого, что Айс вошла в эту комнату .. ее тревожное и
внимательное лицо....и я снова упала и провалилась в сон...
Наутро был мутный день. Я села на перила лестницы и поехала на попе. Соскочила
на пол, чуть не врезавшись в Май, высокую курчавую служанку Айс.
- О, Калинди, ты-то мне и нужна, нам надо поговоить с тобой..
- О моем билете?
- Да и о билете, но прежде всего об оплате комнаты ближайшие 4 месяца и оплате
...
Май присела рядом на ступеньку, прищурилась и продолжила:
- Ранга была сама не своя, всю ночь она провела в комнате Айс, она рыдала не
переставая. Накануне ее отъезда я разбирала вещи Айс и обнаружила в ее вещах
золото, цепочки, серьги, кольца, браслеты, целая куча золотых украшений - это
целое состояние! Ранга знала, что Айс никогда не возьмет этого от нее, поэтому
подложила все это ей незаметно в надежде, что мы не успеем обнаружить этого до
ее отъезда. Но я нашла совершенно случайно, Айс сказала мне, чтобы я также
незаметно прокралась в вашу комнату и вернула все украшения. И я опять спрятала
их в багаже Ранги.
- Так она все свое золото отдала Айс? Она никогда не носила его, удивительно,
что ее муж занимается золотым бизнесом..
- Да, - помолчав, сказала Май.
- Что же мне делать, Она заплатила за меня деньги? Мне так стыдно. Мне нечем ей
ответить, нечем отплатить, как же мне быть? Я теперь не смогу спокойно спать.
- Успокойся Калинди, воспринимай это как зарплату за твою хорошо выполненную
работу. Ведь ты работала у себя в России и получала зарплату. Думай, что это
такая зарплата тоже.
Май улыбнулась и обняла меня. И немного успокоившись от этого объятья, я села на
перила и поехала вниз.
Айс сидела на газоне в лотосе и читала мантру. Белое на темно-зеленом - как
флаг.
Вечер опустился на Говардхан, заливая синевой все краски дня, и сари Айс
начинало светиться своей белизной в этой вечерней синеве.
Айс, - обратилась я к ней.
Что? - лукаво улыбнулась мне Айс.
- Айс, ты знаешь, что Ранга...
Айс заулыбалась шире..
- Да, она заплатила за тебя.
- Она сама не смогла остаться здесь, но заплатила за меня, чтобы я жила... Айс,
мне не по себе от этого. Чем я отвечу ей, Айс? У меня ничего нет, чтобы дать ей
взамен.
- Просто будь хорошей, - игриво ухмыльнулась Айс, отвернулась от меня и
принялась повторять мантру.
Я посмотрела на небо...Томная дева с пятнами от слез на лице, над Говардханом
поднималась золотая луна.
Первоисточник...
|